Темно. Мрачно. Неприятно. Три слова, которыми проще всего описать этот проклятый хвойный лес. Почему? Чёрт возьми, почему именно эта территория должна была стать часть клана? Острый шип резко и нервно выдохнул. Он еле перебирал дрожащими лапами, дыхание было сбитым, частым и шумным, хотя Острый Шип шёл медленно, пошатываясь, будто пьяный. Лес чернел перед ним — или то чернело в его глазах? Мушки, белые мушки повсюду. Сбивают с толку, как будто и без них недостаточно сложно ориентироваться в пространстве. «Как я забрёл сюда? Что я здесь делаю?» — время от времени задавался вопросом Шип. Была ли то вина леса, что мягколапу было так тяжело на сердце? Деревья сгибались над ним, придавливая кота к земле, а он всё шёл. Куда-то. Зачем-то. Не разбирая дороги, пытаясь привести в порядок свои мысли и своё сердце. Колотится, как бешенное, но почему? Решение было принято уже давно, так что Шип давно должен был привыкнуть к собственным действиям. Но не привык. И не привыкнет. Завтра — он знал это, — завтра всё будет окончательно кончено. И от этого становится слишком тревожно, как будто завтра никогда не наступит, как будто окружающая, нападающая на него чернота этого леса навечно останется с Шипом. Будто не будет светлых дней и пения птиц. Было ли сейчас хоть что-то светлое в лесу? Шип не знал, он слишком замкнулся в себе, в своём страхе.

С самого своего рождения Шип был тенью своего отца. Как же, великолепный, блистательный предводитель, защитивший королев и котят от своры собак! Получив в бою шрам, он заодно получил и право гордиться собой до самой своей смерти. Это память на его теле — память для всего клана. А что его сын? Он стал хоть в половину так же силён, как его отец? Нет! Он был больным котёнком, которого выходили. Никто не думал, что это когда-нибудь станет мягколапом. Проклятие, эта чёртова болезнь, болезнь, поразившая огромное количество котов, болезнь, из-за которой Шип чуть не умер, будучи совсем крошечным котёнком, — она навсегда закрыла путь к славе, превратив Шипа в незаметное, нежелательное подобие его отца. Он ненавидел его. Ненавидел его заботу, его опеку. И ненавидел опеку своей матери. Шип должен был пробиться, стать полноценным, нет, выдающимся членом клана. А всё, что он сделал за свою короткую жизнь, — нарушил закон, подвергнув королеву смертельной опасности. Королеву!.. Его не изгнали. Отец простил его. А клан? Это грубое нарушение закона, оно не может остаться незаметным. В клане оставаться опасно — и нет смысла. После такого провала вряд ли кто-нибудь будет считать Шипа чем-то большим, чем очередной лишний рот, винтик в и без того слабом механизме клана.

Острый Шип должен был начать новую жизнь — и у него появилась достаточно интересная идея. Во всяком случае, интересная самому шипу. Договориться о жизни в Пяти Огнях было... Довольно просто. Гораздо сложнее было устроить встречу с представителями группировки, и не в пример тяжелее — выбить себе заветное место. Острый Шип решил доказать, что будет преданным Пяти Огням со своего юного возраста и до самой своей смерти. Он улыбался и смеялся в клане, стараясь стать как можно ближе к его отцу. «Папа, а куда ты пойдёшь завтра охотиться?»  — отец ответил, и вскоре его ждала ловушка, устроенная такими же тщеславными членами Пяти Огней. Пусть покушение на лидера не удалось, Острый Шип прошёл проверку и заслужил доверие Пяти Огней.

Ещё пару дней назад Шип заметил, что у Огненного Вихря заканчиваются травы. Слепец время от времени проверяет свои запасы, и это можно было использовать. И это надо было использовать. Сегодня Шип подаст идею: пора бы проверить запасы трав! А пока... Пока он должен встретиться с членами Пяти Огней и сказать, чем клан, чем лидер клана, будет заниматься в ближайшие дни. Куда он пойдёт. На этот раз — вместе с Шипом, который собирался напроситься в поход за травами во что бы то ни стало. Этот день будет решающим в жизни мягколапа: завтра он станет частью Пяти Огней. Завтра все в клане убедятся, чтобы Острый Шип способен на необычайные вещи ради себя. В Пяти Огнях его обязательно оценят, и — проклятие, это было бы великолепно! — быть может, Шип вскоре станет советником. Его обучат всему, что они знают. Научат плести сложные схемы, устраивая ловушки, очаровывая котов и заставляя их работать на группировку. Вся эта прекрасная, новая жизнь начнётся завтра. А сегодня... Сегодня придётся сделать самое главное. Сказать, куда Шип сможет заманить своего отца, и где лидер будет наиболее уязвимым. У Острого Шипа есть самое главное преимущество, которое ещё не раз, он был в этом уверен, поможет ему стать полноценной частью Огней: он знает территорию этого клана. Даже сейчас, почти не соображая, он шёл в правильном направлении. Там, за лесом, возле деревни двуногих, его уже должны ждать.

Как сложно решиться на этот шаг! Почему, почему всё до этого было... Гораздо проще? Почему теперь, когда отступать уже нет ни смысла, ни возможности, лапы Острого Шипа так тяжелы, трясутся мелкой дрожью, падают на землю, словно каменные, с каждым шагом Острого Шипа? Так быть недолжно, это неправильно. Эта мысль... Она о состоянии Шипа или о его ещё не свершившемся проступке? Преступлении против его клане. Шип содрогнулся. Сердце каждым стуком выбивало это страшное слово: «ПРЕС × ТУП × ЛЕ × НИ × Е». Это же слово отбивалось в висках, синело на чёрном фоне перед глазами. Острый Шип мотал головой, пытался успокоиться, повторяя: он уже совершал преступление, не один раз. С самого своего детства, когда так подставил Когтистую Лапу. Так почему сейчас что-то должно измениться в его состоянии? Это его ещё не высказанное Огням слово, одно только словосочетание «Окраина леса», ничем не отличается от недавно сказанного: «Горы», — или: «Пойдём в барсучий овраг!». Одно и то же. Острый Шип даже произнёс это вслух:

— Окраина леса.

Язык не слушался хозяина, поэтому получилось что-то вроде: «Оклаэна лса». Острый Шип резко и прерывисто вздохнул и повторил ещё раз, смакуя каждое слово:

— Окраина. Леса.

На этот раз получилось уже гораздо лучше. Но Острый Шип, словно боясь забыть это место, повторял вновь и вновь, пусть дыхание его постоянно сбивалось, было сиплым и прерывисто-слабым:

— Окраина леса. Окраина леса. Они пойдут на окраину леса. Поток — Окраина Леса. Поток — я — окраина леса. Я — и кто-то ещё. И поток. Я, поток и окраина леса. И кто-то ещё. Нет. Я, Поток, кто-то ещё и окраина леса. Да, вот так. Я, Водяной Поток, кто-то ещё будем на окраине леса собирать травы.

Острый Шип глубоко и судорожно вздохнул, пытаясь перевести дух. Для этого он даже поднял голову — и увидел кого-то. Шип не поверил своим глазам и помотал головой, зажмурился и широко распахнул глаза. Видение не исчезло: перед ним явно стоял какой-то незнакомый кот. Шип принял боевую стойку, неуверенную и слабую, и, оскалившись, рассмеялся дрожащим голосом:

— Одиночка! Ха-ха, это неожиданно, — Острый Шип прищурился, пытаясь казаться храбрее и сильнее, чем он был в этот самый момент. — Друг или враг?

На ответ ему, в сущности, было плевать. Здесь он надолго не останется: в конце концов, его ждут, его ждут прямо сейчас. Но... Ведь подождут, правда? Какой хороший шанс подумать ещё немного, сформулировать мысли, просчитать: а не забыл ли Шип ещё каких планов его отца. Сотни мыслей пронеслись в голове Шипа, так много, что он не успел поймать ни одну из них, но все эти мысли вытеснили из его сердца одно единственное проклятое слово. Сердцо стучало всё так же быстро, но теперь — бессмысленно, молчаливо. Кровь в висках перестала барабанить по голове Шипа с укором, теперь лишь с тупым упорством. Встретившийся одиночка был необходим Шипу как воздух, как вода. Шип издал нервный смешок.

Интересно, чего хотел добиться незнакомец, останавливая кровотечение, причиной которого сам же и стал? Не напади он на Шипа, плечо мягколапа было бы целым и невредимым! Когда Шип оказался под мощным телом Дождя, он издал звук, средний между сдавленным криком и писком котёнка: за эти секунды у него пронеслись все варианты, как чужак может убить Острого. На беду, у последнего была очень живая фантазия, поэтому картины расправы с очутившимся на пути одиночки котёнком были очень живыми и красочными — и, пожалуй, страх, вызванный этими картинами, навсегда отпечатается в памяти котёнка. Даже несмотря на то, что Дождь не обнажил клыков, нападая и вообще очень быстро отошёл. Да ещё и начал лечение. Очень непоследовательный одиночка, а оттого — вдвойне страшный.

— М... мягколап, — поправил Дождя котёнок, сильно запнувшись и скорее буркнув под нос, нежели действительно произнеся исправление.

Чёрт, чёрт, если Острый Шип не сбежит сейчас... Он может опоздать или, что хуже, будет вынужден ещё как-то взаимодействовать с Дождём! Сейчас же котёнок предпочитал дышать через раз, лишь бы не спровоцировать Дождя на хотя бы даже шутливую оплеуху: с его лапищей, — Шип был уверен, — эта оплеуха может стать последней. А Дождь тем временем говорил спокойно: ещё бы! Что Шип может ему сделать? Даже его боевая стойка была скорее внушением себе храбрости, чем реальной угрозой. Шип послушно отвечал на все вопросы Дождя, даже риторические, и в голосе его оставалось только неуверенное дрожание, мягколап то и дело срывался на фальцет.

— Мы... Мы не использовали никогда лопух или паутину... Просто промываем рану в реке — и наносим мазь из... Из... — котёнок понял, что забыл название ягод. — Из чего-то. У нас... Не все знают травы... Я только учусь, — словно оправдываясь добавил Шип, а затем тут же себя укорил: с какой стати он должен оправдываться перед одиночкой?

Но надо признать, методы незнакомца были довольно эффективными: горькая мазь из кореньев помогла, замотанная паутиной царапина перестала саднить. Похоже, она быстро заживёт... Шип не хотел этого признавать, но Дождь Жизни действительно знал что-то такое, что не было известно клановым котам. И это всего лишь одиночка... Что ещё он мог знать? Шип склонил голову и смотрел на этого кота, разбираясь со своими мыслями, перебирая последние события и пытаясь понять: как он не заметил одиночку издали? Не настолько же он невнимателен в конце концов!

Так... Шип бежал, вслух повторяя свои мысли, чтобы не забыть... Вслух! Шип встрепенулся. Неужели! Он действительно произносил свои планы, говорил о них во всеуслышание! Дождь Жизни мог слышать его — нет! он слышал его! Он абсолютно точно его слышал, и... И теперь... А что теперь? Шип чуть успокоился. Этот котяра — жалкий одиночка, даже если он что-то и слышал, он всё равно не понял смысла слов, да и... Что ему эти слова? Услышал, удивился, забыл.

А когда Дождь Жизни — подходящее имя для кланового кота, но хорошо, что Шипу больше никогда не придётся сталкиваться с этим котярой, — когда Дождь Жизни громко приказал мягколапу отвести его к Потоку, котёнок аж присел. Он не знал, как отреагировать, поэтому просто посмотрел в ту же сторону, что и Дождь. Как Острый Шип обрадовался, увидев своего отца! Во всяком случае, он больше не наедине с одиночкой — и лидер клана точно не позволит что-либо сделать с мягколапом.

— Папа! — со слышимым облегчением выдохнул Шип.

Впрочем, счастье его длилось недолго. Появление на пути одиночки, затем решение папаши... А что он, кстати, вообще здесь забыл? Неважно. Допустим, охотиться пришёл. В любом случае его появление здесь — очень большая ошибка, но куда хуже — его приказ. Почему, с какой стати Шип должен показывать какому-то одиночке лагерь?! Тем более, у Острого Шипа есть важное дело. И он не собирается поступаться им — особенно из-за какого-то одиночки. Особенно из-за какого-то одиночки! С отцом рядом к мягколапу вернулась его обычная наглость. Он даже отмёл тот факт, что отец почему-то благосклонно отнёсся к Дождю Жизни и, кажется, даже хотел сделать его частью клана... Частью клана... Эта ходячая гора мышц... Надо обязательно рассказать о такой пополнении в клане членам Пяти огней! Шип снова подумал о произнесённых им словах. Вот теперь самое время бояться: если Дождь Жизни захотел стать частью клана... Если он действительно хочет получить в клане место, стать важной его составляющей, а то и занять место возле лидера... Он обязательно расскажет, что Шип говорил что-то о планах лидера! А если... А если он догадается, к чему относилось? Нет, не догадается. Не может. Он ведь даже не знает о Пяти огнях, наверняка не знает. Зато отец Шипа догадаться может. Или вскользь упомянет группировку одиночек, а Дождь Жизни сложит два и два... Кот, который знает больше Огненного Вихря о травах, и понимает в знахарстве больше, чем любой член клана... Такой кот не может быть дураком. Такой кот обязан быть умным, хотя бы иметь возможность складывать два очевидных факта.

— О... Отец! Я собирался... Поохотиться здесь, в этом лесу! Я же говорил, Когтистая Лапа... Она меня сюда не водит. Я... Я же говорил, что собираюсь сегодня учиться здесь охотиться весь день, — тараторил Шип, проглатывая половину гласных в своих словах, буквально захлёбываясь ими, стараясь сказать всё как можно быстрее, а затем сбежать отсюда. — И... Он одиночка! Я не собираюсь показывать лагерь одиночке! Пусть другие этим занимаются! Вон, Вереск, вечно жалеет всяких калек — она и покажет лагерь.

Шип выпалил свою тираду и не собирался слушать на неё ответ. Его не касаются слова и приказы отца — и больше никогда не будут касаться. Шип признаёт только одного лидера, но — маленькая, чисто техническая неувязочка! — пока не может сбежать от этого лидера. Но Острый Шип был намерен исправить это как можно скорее и приступил к этому делу сразу же по окончании своей маленькой, глупой, — Шип прекрасно это понимал, — наивной отговорки. Вот только... Взгляд отца недвусмысленно давал понять: никаких отговорок. Мягколап буквально читал в вертикальных зрачках лидера: «Ты, мой дорогой Шип, позорно опоздаешь на предательство — и не видать тебе благосклонности от членов Пяти огней. Это я тебе обещаю».

Шип понуро двинулся, плетясь позади всех. Сбежать сейчас он не мог: заметят. Догонят. Начнут расспрашивать. Шип знал о том, как расспрашивает его мать. Похоже, Острый Шип полностью пошёл в неё: как и возлюбленная Потока, его сын сначала делает или говорит, а только потом думает. Если вообще думает... Иногда просто говорит, а потом так же просто жалеет о сказанном.

Как бы то ни было, они все вместе дошли до лагеря. И тут — Шип даже не поверил ни своим ушам, ни собственным глазам, — и тут произошло чудо. Водяной Поток... Ушёл. Ушёл! Он ушёл на совет, оставив Дождя Жизни на полное попечение мягколапа. Была ни была: если что-то делать, то сейчас.

— Ты з... Ты зна-аешь, — протянул Шип. — Я, вообще-то, не хочу тебя никуда водить. И вообще, ты мне не нравишься, — фыркнул кот. — Но если отец тебе доверяет и пустил в лагерь. Я же всё равно не смогу ничего поделать, если ты собираешься тут всё разнести, — Шип закатил глаза. — Так что тебе будет лучше, мне будет лучше, если ты сам осмотришь всё, что посчитаешь нужным. А я... А я поохочусь, пожалуй. Ээээ... И последнее... — Шип не мог удержаться от вопроса: — Ты теперь мягколап, получается? Какого это, быть на уровне котёнка в твои луны?

Нервно и дёргано, но всё же достаточно медленно, чтобы его походка хотя бы казалась спокойной, Шип направился в сторону хвойного леса. В конце концов, теперь у него есть абсолютное оправдание: он не сбежал из лагеря, а пошёл охотиться. И Дождь Жизни может это подтвердить, не пойдёт же он за Острым Шипом, в конце концов... Но нельзя слишком торопиться: если он помчится со всех ног, это будет выглядеть по меньшей мере странно, а то и вовсе подозрительно. А если пойти медленно и вальяжно, всем своим видом выказывая презрение к одиночки и, тем более, к сопровождению одиночки по лагерю... Тогда ни у кого не возникнет вопросов: Шип никогда не отличался уважением к старшим, да и приказы отца исполнял через раз, особенно после случая с Когтистой Лапой: всё равно ведь особо не накажут, так зачем напрягаться лишний раз?

Но всё же надо было торопиться. Уже прошло и так слишком много времени. Шаги, которые совершал Острый Шип, стараясь отойти как можно спокойнее, скрываясь от глаз одиночки, казались мягколапу длящимися часы. Поэтому как только он достиг вменяемого расстояния от лагеря, Шип вновь пустился бежать, так быстро, что не разбирал перед собой дороги. Кажется, появись на пути Шипа ещё несколько одиночек таких же больших, как Дождь Жизни, — и мягколап снёс бы их, даже не заметив. Сейчас он не мог позволить себе отвлекаться. И на этот раз его мысли были ясными: во всяком случае, достаточно ясными, чтобы не бормотать себе под нос собственные планы. А то, чего доброго, опять подслушает кто...